Из
ЖЖ Мама: А что это мы с тобой обе в чёрном?
Я: Дык… осень пришла.
Мама: Ну, мало ли кто пришёл!
Я: …И вот анестезиолог спрашивает, нет ли у меня желтухи, астмы, ещё там десять болезней каких-то, а мне даже нечего ему сказать! Потому что у меня ничего нет. Он спрашивает: Принимаете постоянно какие-нибудь лекарства? И тут я задумываюсь и понимаю, что, как ни странно, нет! Не принимаю!
Мама: О, и у меня то же самое было.
Я: И мне даже неловко становится…
Мама: Да, стыдно как-то.
Я: Значит, у людей-то это всё бывает, он же не зря спрашивает!
Мама: Ну да, а ты как будто бы сволочь большая.
Мама: Вот эти новые художники, которые всю классику раз…
Я: Разворовали.
Мама: …раздолбали, они же сами ничего после себя не оставили, кроме квадрата Малевича. Говорят, если смотреть на него не отрываясь… месяц, он начинает вращаться, этот чёрный квадрат Малевича (Ржём).
Сэймэй: Вот последние кошельки Бизарр: стоят дохрена. Напоминают китайское говно.
Я: Готье тоже напоминает китайское говно, правда же? Я имею в виду не самого Готье, а его кошелёк.
Сэймэй: Очень многое в мире вообще напоминает китайское говно. Особенно люди.
Сестра: У неё муж – немец, Ulrich. (Произносит ch как ч).
Я: Ульрих.
Сестра: Что?
Я: Если он немец, то его зовут Ульрих.
Папа: Потому что всех немцев зовут Ульрихами. (Вспомнив про нашего друга семьи Вальтера) Кроме Вальтера.
Мама: Были ещё Фрицы, но этих мы всех в войну перебили.
Папа: Вот скоро фотографии научатся передавать запахи, и тогда уже селфи так просто не поснимаешь.
(Об одном из политологов).
Мама: N, кстати, математик, ты знаешь?
Папа: N защищался в совете, где я был секретарём. Он такой же математик, как я – N. Но он мужик неглупый. Он может, проанализировав функцию, сказать, что пора бежать. Может стоять на атасе.
Сестра (старшему племяннику): Только не забудь завтра зуб, а то Tooth Fairy тебе ничего не принесёт.
Папа: Не только не принесёт, а ещё выставит тебе bill… счёт.
Сестра: Да, выкатит тебе invoice за то, что она зря сюда прилетела.
Сестра: Там такие жуткие байкеры… человек по 8-10… приезжают, тут же снимают шлемы и звонят своим жёнам, что доехали.
Папа (детям): И мы ещё съездим с вами в музеи. Настоящие музеи, где живопись. Чтобы вы хоть Мане от Моне отличали…
Сестра: Да где там!.. Чтобы хоть отличали пейзаж от портрета и натюрморта. И от «просто картины». Чтобы отличали картину…
Папа: …от фотографии.
Сестра: Да! От фотографии чтоб отличали!
Я: Нет, не беспородная. По-моему, эта собачка – бассет, она специальная, охотничья. Выведена для охоты на кого-то…
Папа: ...на окуней. «Басс» – это окунь.
Мама (рассматривает конфету): Конфета называется «Мишкино утро». Что за Мишкино утро? Кто это придумал? Так и представляю себе этого Мишку… с перепою… Вот, вот же картина Шишкина – «Утро в сосновом бору». Она же именно так называется.
Папа (берёт конфету, разглядывает со всех сторон): А, вот, это же перевод с украинского. «Цукерки Ранок ведмедика». Потому и «Мишкино утро». Это просто перевод с украинского. При этом здесь действительно картина Шишкина.
Я: Ну да. Медвежье утро. Может быть, и картина Шишкина по-украински называется «Мишкино утро» ‒ ну, просто перевод такой, меняют же немножко названия фильмов при переводе… почему бы и не картины?
Папа: Утро медведя. Ну да. Например, «Сын убивает Ивана Грозного».
Сестра: Это с корейского. Там такой порядок слов, что не поймёшь ничего. Кто кого убивает.
Папа: «Грозный убивает Грозного».
Мама (мне): Помнишь, как твои китайские студенты спрашивали: Репин это сам видел?
Я: На лоджии всё лежит как попало. Это папа так замечательно всё сложил. Лежит драгоценная японская керамика, а сверху на ней – чугунная сковородка!
Мама: Ужас какой.
Папа: Она её прикрывает. С воздуха.
Мама: А в какой это стране верили, что если человека съел крокодил, это очень большое счастье для того человека, что он очень какой-то счастливый?.. Бывают же дурацкие верования!
Папа: Это на севере, в Норвегии.
Мама: Ага, и до сих пор.
Папа: И до сих пор там так.
Папа: Ой, гроза будет!.. 60% шансов грозы. То есть не отвертишься. Наверху проголосовали большинством голосом. Шестьдесят – за грозу, а сорок воздержались.
Папа: Надо жить на склоне горы. А работать внизу. И ездить на работу без бензина.
Мама: А вот негры делают татуировку? На них же не видно.
Папа: Делают. Белым мелом.
Мама: По большому счету, важнее всего продолжать есть то, что ели твои предки. И это важнее всяких других соображений. Потому что на это шёл отбор.
Папа: А если они людей ели?
Мама (твёрдо): Там, где ели людей, надо продолжать есть людей.
(Папа подсел и съел нашу с сестрой кукурузу, выложенную на тарелку).
Сестра: Папа, вообще-то это была наша кукуруза. Она просто стыла!
Папа: С тыла или с фронта? (С достоинством) Да, я зашёл с тыла.
(Папа выскребает ложкой со дна кастрюли остатки супа, которому третий день, и мы с мамой это замечаем).
Мама: Эх, не успела я выбросить!..
Папа (хлебая суп прямо из кастрюли, самодовольно): Да, иногда и мне удача подваливает.
Сестра: У нас как-то потерялась сумка в аэропорту, не прилетела вместе с нами, и её должны были доставить на другой день. На другой день в одиннадцать вечера приезжает парень, мексиканец, привозит сумку. Сумка не наша. Я говорю: «Это не моя сумка, моя сумка чёрная, такая-то и такая-то». «О! – он говорит. – Я только что вашу сумку отвёз в Риверсайд». Это от нас – минут сорок. Ну, как сорок? Туда-сюда – в общем, два часа выйдет. Там, видимо, никого не было дома, и он её оставил просто на крыльце. Ну, делать нечего, пришлось ему тащиться обратно в Риверсайд, и вот в час ночи наконец он возвращается с нашим багажом. А в это время как раз наш сосед Гектор, полицейский, ВСЕГДА возвращается с работы. И он ВСЕГДА едет очень медленно и очень внимательно, с подозрением оглядывает neighbourhood – нет ли где каких беспорядков. И вот Гектор в темноте медленно ползёт и видит – около моего дома в час ночи останавливается какая-то машина, оттуда выходит незнакомый мексиканец и вытаскивает огромную сумку. И направляется к дверям. Естественно, Гектору это не понравилось. А в это время выхожу я навстречу тому мексиканцу и говорю: «О! Спасибо! Давайте…» Смотрю – мексиканец в ужасе и как-то испуганно косится в сторону машины Гектора. Я ему говорю: «Вы не волнуйтесь, это наш сосед, он полицейский, он всегда в это время возвращается с работы. Вы просто не обращайте внимания». А Гектор почему-то к нам не подошёл. Наверное, он услышал наш разговор, понял, что я этого мексиканца знаю и всё в порядке. И не стал подходить. А на другое уже утро мы разговаривали с Гектором, и тут уже выяснилось. Мне там не очень видно было, в темноте, а оказывается, он вышел из машины с винтовкой. Поэтому мексиканец и смотрел с таким ужасом. Представляешь себе, бедный, мне его так жалко стало – человек ПРОСТО ДЕЛАЕТ СВОЮ РАБОТУ, уже час ночи – и тут ещё…
Племянник демонстрирует, как keyboard сам играет «К Элизе».
Папа: Вот Рихтер-то не знал…
Я: …что так можно. Нажал кнопку – …
Папа: …и ушёл.
Папа: Как сказал пророк Мухаммед в своём твиттере...
Племянник: Дедушка, давай сыграем в нарды!
Папа: Давай, но только на улице.
Я: Вы что, там же чудовищно жарко!
Папа: А в нарды как раз именно там и играют, где жарко. В нарды ведь как садишься играть? Подъезжаешь на верблюде, слезаешь. Запахиваешься в халат такой узбекский…
Племянник играет на keyboard’e «Серенаду» Шуберта.
Мама: А педалей там нет?
Мы с сестрой: Мы поставим туда педали от велосипеда, чтобы ты не волновалась.
Папа: Ты пьёшь без молока.
Я: Да.
Папа: Вот тебе без молока.
Мама: А я с молоком!
Папа: Да я знаю, что ты с молоком. Кровь с молоком. Пьёшь.
Речь идёт о племяннике, который говорит «курасаны» вместо «круассаны».
Я: …Я давно уже не исправляю неправильности, хотя и фиксирую их мысленно.
Папа: Нет, я всё ещё борюсь с японскими интервентами – Куро-санами.
Мама: Ты помыл вчера голову?
Папа: Почему вчера? Я сегодня помыл. Если, конечно, ты можешь назвать это головой. Потому что раньше ты говорила другое. Помнишь, ты говорила: «У других людей на этом месте голова»? Помнишь? А я, заметь, молчал и думал про себя: «Может, и вправду голова...»
Мама: А всё потому, что мы люди, а у людей есть биологические потребности, а не только социальные. Как считают некоторые философы.
Я: Конечно, у нас полным-полно биологических потребностей. И непотребностей.
Мама (радостно): И непотребности есть?
Я: И непотребностей тоже много.
Мама: Во-от. А гармония в чем состоит? Чтобы потребности уравновешивались непотребностями. Это марксовское определение гармонии.