Почему дети не хотят учиться

Модераторы: МИА, Елизавета Юрьевна, Славяна

Аватара пользователя
Елизавета Юрьевна
Богиня Муми-Дола
 
Сообщения: 38022
Зарегистрирован: Пт 28 авг 2009, 19:41
Откуда: Зеленоград

Почему дети не хотят учиться

Сообщение Елизавета Юрьевна » Пт 11 сен 2015, 12:41

Цитата: "Если у ребёнка своего взрослого нет, или он часто исчезает, он часто ненадежен, он говорит «справляйся сам», то что происходит с познавательной активностью? Она не развивается, она снижена. И мы получаем уже к школьному возрасту ребёнка, у которого нет привычки интересоваться миром.

У него все силы уходят на преодоление стресса, ему неинтересно. Мы пляшем перед ним со всеми нашими новыми методиками и интересными педагогическими находками, а ему неинтересно и не надо, потому что у него угасшая познавательная активность."

Привязанность и познавательная активность.
Отрывок из открытой лекции Людмилы Петрановской в Московском городском педагогическом университете, декабрь 2013 г.

Следующий вопрос – это вопрос про реакцию на трудности. Как происходит опять-таки у ребенка в нормальной ситуации, когда он растёт дома. Помним этот возраст, когда ребёнок учится ходить, учится везде залезать, учится с предметами взаимодействовать, учится сам кушать, сам одеваться – всё вот это. На пирамидку колёсики надевать, кубики друг на друга ставить, мячик ловить – это с года до трех – период очень интенсивного обучения, очень такого активного усвоения навыков.

Что происходит в это время? В это время ребёнок очень активно всему учится, а мы все знаем, чтобы что-нибудь у нас получилось, оно должно сначала сто раз у нас не получиться. Мир так устроен. Чему бы ни учились: на коньках кататься, иностранные языки, всё что угодно. Сначала не получается, потом получается.

Вот так же точно у этих самых младенцев: для того, чтобы начать ходить, он должен сначала двести тысяч раз «плюхнуться», но обратите внимание, что у младенцев в этом отношении очень высокая выносливость к неудаче, к фрустрации, условно говоря.

У него может не получиться сто раз, и он все равно не отчаивается. Какой-то двухлетка сидит и надевает колесико на пирамидку. Вот и раз у него не попало, два не попало, три…

Если бы у нас с вами столько раз что-то не получилось, уже к чертям собачьим полетело все, мы бы уже решили, что это не для нас, мы не будем, не хотим, пусть сами всё делают, все – идиоты, все – дураки и так далее. А он снова и снова, снова и снова надевает.

То есть у него какая-то нереальная выносливость, толерантность к фрустрации, к разочарованию, к тому, что не получается, к неудаче. Возникает вопрос: за счет чего? Как он вообще так может? Если мы внимательно понаблюдаем за жизнью того самого малыша, мы увидим, как он обеспечивает себе эту вот выносливость.

Вот он надевает, надевает, надевает, в какой-то момент это превысило его способность справляться, это уже чересчур. И оно упало, укатилось, и что-то ещё упало, и ударился он, что-то ещё его испугало. Соответственно, что он делает, этот самый ребенок? Да, он сразу же идёт к родителю, к тому взрослому, который с ним рядом.

Он плачет, он прижимается к коленям, он просится на руки, он просит тишину. И как только взрослый его берёт на руки, он успокаивается, то есть он обращается к взрослому за такой услугой, можно так сказать, за такой помощью, которое психологически умным словом называется «контейнирование».

Когда другой человек создает для нас такой психологический «кокон» своими объятиями, своей защитой, заботой. Психологический «кокон», в котором мы можем прожить свои негативные чувства. В это время очень важно, чтобы мы могли прожить свои негативные чувства, не сканируя окружающий мир, чтобы мы могли полностью погрузиться в переживания.

Чтобы мы могли в этот момент не беспокоиться о своей безопасности, не смотреть по сторонам, не заботиться о том, как мы выглядим, как мы себя ведем, что о нас подумают, – ничего вот этого. Нам важно, чтобы в это время нас закрыли в этот «кокон», защитили, мы могли там внутри предаться тяжёлому переживанию.

Тогда все переживания выражаются, все гормоны стресса, которые выделились у нас при столкновении с чем-то неприятным, выходят со слезами, и происходит такое полное восстановление. Не остаётся последствий, не остаётся травм.

В свое время в семидесятые годы в Чехии чешские психологи снимали фильмы про маленьких детей, и они снимали эпизоды параллельные в семье и в доме ребёнка.

Вот они снимают мальчика лет полутора сначала в семье: он лазает по комнате, все смотрит и в какой-то момент он долезает до такой тумбы для белья, которая вот так захлопывается.
Были такие раньше почти везде. Он открывает крышку, захлопывает ее и в этот момент немножко прищемляет себе ручки.

И видно, что в его полтора года у него очень четко сформирована стратегия действия в этих случаях. Он громко плачет, разворачивается и идет туда, где мама.

А мама на кухне в этот момент находится. Мама слышит, что он заплакал, идёт к нему навстречу, берет его на руки, успокаивает его. Как только он успокоился, она опускает его на пол. Угадайте, что он делает?

— Обратно к тумбе.

— Да, он ровно сразу же идёт туда же смотреть, что это было. То есть он восстановился полностью, у него не осталось страха, мама его «контейнировала», он все это пережил. И он как новенький идёт снова навстречу опасности и не боится узнать, что это было. То есть у него немедленно восстановилась познавательная активность.

Для того, чтобы у ребёнка была познавательная активность, чтобы она была сохранна, чтобы она действовала, очень важно, чтобы у него был вот этот прочный тыл. Ему всё интересно, он везде лезет, он любопытный, он всё пробует, если он сталкивается с чем-то, что его слишком пугает, что делает ему больно, что вызывает у него какое-то разочарование, обиду и всё такое, очень важно, чтобы у него было куда вернуться, родители создают ему «контейнер», он там свои чувства тяжёлые выплёскивает и потом как новенький… И у него снова познавательная активность.

Для того, чтобы у ребенка была познавательная активность, чтобы она была сохранна, чтобы она действовала, очень важно, чтобы у него был вот этот прочный тыл.

Вот это вот наличие родителя как базы, как такого места, куда можно вернуться и успокоиться, – оно важнейшее условие, чтобы у ребенка формировалась познавательная активность. Если вы посмотрите, как гуляют маленькие дети, например во дворе, в сквере, вы увидите, что какой-нибудь трёхлетка – он носится, он играет в песке, он делает куличики, он залезает на горку, он рассматривает муравьёв – он полностью весь в деятельности.

Мама сидит на скамейке, она ему в общем-то совсем не нужна. Она сидит, может быть, журнал читает. Но он всё время глазом «косит» – представьте себе, что мама встала и отошла куда-то там мороженое купить, да? И он обернулся в какой-то момент, а мамы на той скамейке, где он её оставил, нет. Что делает ребёнок немедленно?

— Заплачет.

— Ну, не сразу он начнёт плакать, но практически, как минимум, он сразу же прекратит познавательную активность. Вот эта его бурная деятельность по познанию мира, освоению новых навыков, знаний, труда, наблюдений каких-то – она немедленно прекращается. Если мама быстро найдется, то он обычно к ней прижмётся к коленкам и побежит дальше. Если мамы долго не будет: он там смотрит по всем сторонам – ее нет, он начнёт плакать.
И только когда мама уже вернется, какое-то время она подержит его на руках, через какое-то время он успокоится, надо посидеть рядом с ней – понадобится время, чтобы он вернулся к познавательной активности. То есть ребёнок – он познавательный, он открыт к миру, он хочет знать всё, много нового – только тогда, когда он спокоен, когда он знает, что где-то там поблизости есть свой взрослый, к которому в случае чего можно прибежать и обратиться.

Если у ребёнка с этой ситуацией плохо: своего взрослого нет, или он часто исчезает, он часто ненадежен, он не «контейнирует», а говорит так «справляйся сам», то что происходит с познавательной активностью? Она не развивается, она снижена.
И мы получаем уже к школьному возрасту ребёнка, у которого нет привычки интересоваться миром. У него все силы уходят на преодоление стресса, ему неинтересно. Мы пляшем перед ним со всеми нашими новыми методиками и интересными педагогическими находками, а ему неинтересно и не надо, потому что у него угасшая познавательная активность.

Познавательную активность довольно трудно бывает иногда восстановить, если всё это время дошкольное ребёнок был постоянно в стрессовой ситуации, то есть есть такой принцип «аффект тормозит интеллект». Когда сильные чувства, а мы помним, что для ребенка отсутствие своего взрослого или его исчезновение – это смертный ужас, это состояние витальной тревоги такой серьёзной. Естественно, это сильный аффект. И аффект тормозит развитие интеллекта: ребёнку сложно.

Поэтому есть явная корреляция между детьми способными (способными не в смысле одарёнными невероятной памятью или музыкальностью, а то, что называется «нормативная одарённость»). Когда дети, которые хорошо учатся в школе, которые занимаются во всяких кружках, которым всё интересно, которые благополучные, – чаще всего у них достаточно хорошие отношения с родителями при самых разных семьях по составу. То есть это могут быть и такие, и сякие, но, когда вы видите, как ребенок общается с родителями, вы видите, что у них хорошие отношения в каком-то таком смысле общем.

Хорошие отношения: ребёнок родителей не боится, ребёнок обращается к ним за помощью, ребенок с ними в нормальном контакте, и, собственно говоря, почему бы ему в такой ситуации, почему бы ему не интересоваться окружающим миром, да? Окружающий мир – это интересно. И вот это очень важное положение теории привязанности, которое формулируется иногда так: «развитие происходит из точки покоя». Дети растут и развиваются не потому, что мы их развиваем, не потому, что мы их тянем за уши, не потому, что мы что-то специально для этого делаем.

Мы создаем покой, мы создаем чувство защищённости и окруженности заботой. И когда ребёнок ловит эту точку покоя, когда он уверен, что ему ничего не грозит, что взрослый за его спиной его прикрывает, собственно говоря, его не удержишь – пружина разворачивается внутренняя, и ребёнок начинает развиваться, и никак ты не уговоришь его этого не делать.

Поэтому с другой стороны вы можете видеть детей, которых с года таскали по разным «развивалкам» и с утра до вечера впихивали и развивали, но при этом вот это чувство защиты и заботы не давали, безусловного принятия не было, родители все время хотели невесть чего от детей и сами часто очень неблагополучны внутренне, их колотит, они не справляются с жизнью… В том числе и поэтому бегают по «развивалкам», потому что боятся оказаться недостаточно «отличниками» как родители.

Ребёнок уже к концу начальной школы не хочет ничего. И в гробу видал всех и всё. Покоя у него нет, у него нет возможности из точки покоя развернуться и пойти туда, где интересно. Его всегда туда тащат волоком, он еще не успеет оглянуться, не успеет захотеть, а его уже за шкирку и скорей-скорей бегом-бегом. Как вы понимаете, для этого необязательно быть приёмным ребёнком и сиротой, и вполне себе можно быть и «домашним» ребёнком.

Следующий момент. Когда у ребёнка постоянно не происходит «контейнирование», то есть у него постоянно нет возможности успокоиться в случае стресса «об» взрослого. Мы – социальные животные, мы – зверюшки, которые живут в природе «прайдами», семьями большими. И социальные животные они успокаиваются друг об друга. У тебя есть две опции… ну, три, скажем так. Одна опция, когда ты «один в чистом поле», – это очень страшно. Когда ты «один в чистом поле», ты не имеешь права расслабиться, заснуть, потому что ты не защищён.

У тебя есть вторая опция, когда ты защищаешь слабых, детенышей, и тогда ты должен быть бдительным. Но когда-то все должны расслабляться. Невозможно функционировать в постоянной мобилизации. И социальные животные расслабляются друг об друга. Когда ты можешь расслабиться? Когда ты знаешь, что другие члены твоей стаи, твоей семьи, твоего «прайда» – они стоят и охраняют вход в пещеру, а ты за их спинами можешь почувствовать себя в безопасности. Мы так устроены, мы – социальные существа, настоящий покой мы получаем только в объятиях другого человека, который говорит нам как бы: «Положись на меня, доверяй мне, я забочусь о тебе, я обеспечу твою безопасность».

Мы – социальные существа, настоящий покой мы получаем только в объятиях другого человека.

Соответственно, если у ребёнка этого опыта постоянно не хватает, постоянно получается, что ему плохо, а никто не «контейнирует». Ему снова плохо – никто не «контейнирует». Происходит такая многократная травматизация, и соответственно у такого ребенка в конце концов очень часто развивается очень такая нехорошая реакция на любую неудачу, на любую фрустрацию, на любую даже угрозу неудачи. Реагирует он на это тем, что просто разваливается, рассыпается. Нет возможности мобилизоваться.

Вот в том же фильме параллельно показывают сюжет про мальчика такого же возраста в доме ребёнка. Он идет, прижав к груди большую машину, к нему бегут дети, эту машину силой вырывают, его так крутануло, и он упал. И вот видно, что у ребёнка, который живёт без родителей, нет ни малейшей стратегии действия в этой ситуации. Рядом находится воспитатель – ребёнок не обращается за помощью, он не пытается догнать этих детей, не пытается как-то договориться, не пытается отнять машину, не пытается как-то утешить себя – ничего. Он просто сидит и плачет в пространство, ничего не понимая, в полном отчаянии, до тех пор, пока просто не устал.

Аватара пользователя
Елизавета Юрьевна
Богиня Муми-Дола
 
Сообщения: 38022
Зарегистрирован: Пт 28 авг 2009, 19:41
Откуда: Зеленоград

Re: Почему дети не хотят учиться

Сообщение Елизавета Юрьевна » Пт 11 сен 2015, 13:12

И вот это та реакция, которая очень часто у детей у приемных, у детей с тяжелым каким-то стартом в первые годы жизни наблюдается. Вот он открыл тетрадку, и его вот только что посетила мысль, а вдруг задачка окажется сложной, он еще условия не прочитал, он еще ни разу не попробовал. Но как только его посетила мысль, что, а вдруг эта окажется сложной – все. В этот момент у него наступает отчаяние, он проваливается полностью в отчаяние. Нет ни одной попытки прорваться. Мы ожидаем, что человек делает при столкновении с трудностями: «попробовал – не получилось – собрался – попробовал еще раз». Ребенок, у которого не было этого опыта «контейнирования», он не пробует. Ну, вот нет и все. Он сразу отчаивается – это, конечно, тоже очень выматывает, потому что без усилий не получается, невозможно. Когда у ребенка все нормально, мы ожидаем, что к школьному возрасту у него уже накоплен достаточный опыт «контейнирования», чтобы он мог делать это с собой сам. При этом «первоклашки», «второклашки» не всегда справляются, но уже к годам десяти обычно дети могут спокойно то, что называется «взять себя в руки», преодолеть какую-то панику, нежелание, расстройство и так далее. А тут нет, ну никак. Он может быть уже большой и с усами и все такое, а при столкновении с трудностями, он рассыпается вместо того, чтобы как-то собраться и мобилизоваться. Естественно, как вы понимаете, на способности учиться это довольно отражается сложно.

И кроме всего этого прочего, есть еще какие-то обычные вещи, когда отношение к учебе в учреждениях устроено по принципу: пришел – «отлично», не пришел – «хорошо». Все бедные сиротки априори заранее известно, что поскольку все бедные сиротки, то с них взять. Что-то как-то, на уроке посидел, головой покивал – уже «четверка-пятерка» просто из-за того, что не сорвал урок спасибо тебе. Соответственно ребенок часто бывает дезориентирован на тему своего реального уровня знаний и всего этого. Когда он приходит в обычную школу и сталкивается с реальной оценкой – это все шокирует. У всех детей, кроме всего прочего понятно, что есть травма отвержения, они все очень боятся быть плохими, недостаточно хорошими. Они боятся разочаровать приемных родителей, они боятся разочаровать учителя. И в сочетании с рухнувшей успеваемостью, в сочетании с манерой впадать в отчаяние, сдаться, они себе часто, как вы понимаете, задают сценарий очень невеселый в плане справляться с учебой, особенно в первый год жизни в семье.

Следующая понятная трудность – то, что у детей просто элементарно чисто в количественном отношении очень маленький опыт общения со взрослым, очень маленький опыт. Если семейный ребенок постоянно находится в контакте, он постоянно общается. Не обязательно даже с ним, может быть, при нем разговор – родители о чем-то, неважно, о политике. Но он все равно постоянно находится в этой среде, в этом речевом потоке, он спрашивает, когда ему что-то непонятно, ему родители объясняют. Ему читают книжки, даже, может быть, специально не читают, а просто вслух – все равно он погружен в информационный поток.

А если мы возьмем ребенка из детского дома, то у него информационного потока просто нет. У него есть специально приготовленные для него занятия такие вот «от и до», стерилизованные. У него очень скудный чисто в «человеко-часах» багаж общения со взрослыми, он никогда иногда не выходил в реальный мир, кроме как в зоопарк на экскурсию в автобусе и с автобуса – вот только так. В результате получается, что он пришел в какой-то шестой класс или в пятый, ему задают уроки по какому-нибудь москвоведению… Он хороший ребенок, он хочет хорошо учиться и все делать, — начинает читать этот параграф и выясняется, что из трех слов два он просто не знает. Просто не понимает. Для него обычный школьный учебник, ну, они и так написаны, сами знаете каким языком. И для обычного ребенка там пойди-продерись. А для ребенка с таким опытом – для него обычный школьный учебник – это как вот для нас читать на иностранном языке, который мы знаем на уровне beginner. И вот, а что ему – у него объем каждый раз задают, а он не понимает. Просто. Честно не понимает слов, про которые нам в голову не придет, что он может их не понимать, поэтому они сносочкой не объяснены.

И как вы понимаете, для такого ребенка умственные уроки и подготовка становятся просто пыткой, потому что очень тяжело, очень сложно. То есть это какие-то на поверхности лежащие вещи, которые и так понятно, почему. И пока он не доберет багаж, пока у него просто словарный запас не расшириться, время пройдет.

Собственно говоря, это вот та часть, которую хотелось обрисовать, откуда собственно проблемы. Почему об этом важно знать, откуда они берутся, потому что, когда ты про это не знаешь, то первая реакция такая вполне естественная, что ребенок ненормальный. Ну, ненормальный – он не соответствует возрасту по поведению, по развитию. Он ведет себя не так, как мы ожидаем, что будут вести себя дети, он какой-то странный, у него непредсказуемые реакции. Ему сосед по парте сказал «ты – дурак» — действительно, дети десять раз в день говорят друг другу «ты — дурак», а он в ответ со всей дури кулаком и разбил ему нос или сломал. Хотя, что такого? Вы там сделали ему замечание в достаточно корректной форме, на «копейку», а он разрыдался, убежал из класса, и потом его вся школа искала, потому что найти не могла, то есть какие-то неадекватные реакции, которые естественно шокируют и вызывают вот эти самые мысли.

Тут надо понимать, что это не ребенок ненормальный, а это его способ был приспособиться к совершенно ненормальным условиям своей жизни. Вот как он смог – так он и приспособился. Кто-то через агрессию и игру в царя Горы, кто-то через то, что научился отчаиваться: раньше, чем ему скажут, что он плохой, сам себе скажет, что он плохой. Кто-то через уход в диссоциацию, в ступор, когда ребенок «ступореет» и все. Можете говорить, что хотите – меня здесь нет, это не со мной, я тут не при чем. То есть – это способы, которые были в его распоряжении для того, чтобы выжить, для того, чтобы справиться с той непереносимой ситуацией, в которой он оказался. Поскольку эти способы обеспечивали выживание, они очень цепкие. Ситуация уже может стать благополучной – у него уже появились родители, но привычный способ реакции на стресс остается, он за нее держится, потому что это то, что когда-то помогло ему выжить.

Соответственно, когда мы понимаем, как это все устроено… я сейчас все это достаточно коротко рассказала, можно во все это вникать, читать, подробнее разбираться уже всвязи с конкретным ребенком, если вы с ним встречаетесь. Вообще, если мы уходим от этого представления, что с ним «что-то не так», он – «ненормальный». Есть фантазия про гены плохие, про испорченность и так далее… Про то, что он назло, что он избалован и так далее… То мы начинаем понимать пружины поведения, и когда мы понимаем пружины поведения, то уже есть какие-то шансы ему помочь. Если мы понимаем, что ребенок не обращается за помощью, мы можем это делать сами. Мы можем активно предлагать ему помощь до того, как он впадет в отчаяние. Если мы понимаем, что ребенок борется за власть, то тоже соответственно в «царя горы» играет, то тоже важно, что мы можем быть достаточно доминантны, достаточно лидерами, достаточно харизматичными для того, чтобы он принял нас в качестве взрослой особи.

Тут очень важно, что ребенок не слышал от нас нытья, жалоб и всяческих других признаков того, что мы не справляемся с жизнью, с собой, с ситуацией. Это, к сожалению, сейчас стало довольно распространенной манерой поведения педагогов в школе, когда они ноют, жалуются, как им тяжело жить, как их начальство не ценит, какая маленькая зарплата. Это всем детям неполезно, нехорошо, а если вот ребенок с вот таким опытом, то как только он считывает с взрослого вот эти признаки беспомощности – у него крышу сносит совсем, потому что он от беспомощности взрослого уже огреб дальше некуда. И на него это влияет, как красная тряпка на быка. Его разносит – он начинает разносить все вокруг.

Здесь очень важно, чтобы такие дети с беспомощностью не сталкивались. Если мы понимаем, что ребенок взрослых боится, ненавидит и боится от них плохого, очень важно дать ему понять, что мы можем быть безопасны, что он может не рассчитывать, не бояться, не предполагать, что мы ждем момента его ударить, унизить, обидеть, выгнать… его как-то. Если мы понимаем, что у него плохо с саморегуляцией, то очень важно такому ребенку помочь очень конкретно давая распоряжения. Очень часто такие дети на чем «летят»? ну, пустяк, на мелочах. Мы считаем, что если мы в третьем, четвертом классе говорим детям: «А теперь работаем по учебнику. Продолжаем работать по учебнику» Мы ожидаем, что все в классе понимают, что эти слова означают: достали учебник, открыли его там, где мы остановились в прошлый раз и ждем команды какой-то, что нам дальше скажут. Или мы говорим «А теперь работа над ошибками» — мы ожидаем, что дети понимают, что это означает, что нужно залезть в портфель, достать тетрадь для работы над ошибками, открыть ее на ближайшей чистой странице и делать работу над ошибками.

Для ребенка с нарушенной саморегуляцией — это вообще абсолютно запредельно сложная штука, да? И как вам сейчас сказать: сходу быстренько сделайте тройное сальто, прогнувшись. Вы же не сможете скорее всего. Очень важно такому ребенку, чтобы взрослый просто членил указания на конкретные. Он же не против совершенно часто, чтобы выполнить. Просто для него это слишком много ходов, слишком сложное. Для него нужно сказать: «достань, пожалуйста, тетрадку, детка, открой, пожалуйста, страницу…» То есть это тридцать секунд на самом деле, но вы сэкономите кучу времени, потому что потом не придется выяснять, что десять минут он уже сидит и ничего не делает. За это время он уже понял, что он ничего не делает, впал в панику и рыдает. И вам все это разгребать. Когда уже понимаете, что у ребенка такая особенность, проще примитивным образом ему расчленить задачу на более простые короткие шаги.

Или есть дети, которые, пережив дефицит внимания взрослых мучительно, когда им нужно было внимание взрослых, а его не хватало – они закрепляются в такой стратегии: привлекать внимание взрослых любым способом. Соответственно такой ребенок будет у вас классным «шутом гороховым», все время будет что-то ронять, что-то говорить невпопад, в общем, всячески любым способом стараться оказаться на арене. Тоже сражаться с ним – дело гиблое, потому что чем больше вы будете с ним, свое внимание направлять, выговаривать его, ругать… Такого ребенка поставь – «постой там» — все, это подарок для него. Он только этого и хотел. Стоит, а вокруг все на него смотрят – закрепление происходит этого поведения. Такого ребенка тоже очень важно, понимая, что у него происходит, оказывать ему превентивное внимание. Когда-то, когда вы говорите со всем классом, встать и говорить рядом с ним. Когда-то ему дополнительно повторить, что ему говорите, глядя в глаза, когда-то что-то поручить дополнительно.

Очень часто, когда вы про своего ученика конкретного понимаете, как у него это устроено, вы можете дать ему, что ему нужно, не доводя до полного какого-то… ситуации конфликта, развала, раздрая, что весь класс на ушах, а вы не знаете, что делать. Для этого, собственно говоря, что надо – наблюдательность, понимать, как дети устроены. Я в книжке сравниваю, например, ситуации разных детей, которые можно коротко описать одинаково — «на уроке не работает», но когда вы посмотрите внимательнее, вы увидите, что устроено это у разных детей совершенно по-разному. Это кстати касается не только приемных, а абсолютно любых. Вы увидите, что какая-нибудь девочка не работает на уроке, и у нее это так происходит, как я описала. Пишет какую-нибудь самостоятельную работу, она открыла тетрадку, она не уверена в себе, для нее этот предмет сложный, она подумала, что у нее может не получиться, еще даже не попробовала, но уже ее накрыло отчаянием, и вот вы понимаете, что 15 минут, как самостоятельная идет, а вы замечаете, что она сидит над открытой тетрадкой, и там ничего нет, а только такие пятна от слез. Кап-кап-кап…

Одна ситуация – не работают на уроке. Другая ситуация не работают на уроке — вы сказали: «Вот, дети, вот варианты на доске – решайте, запишите…» И тут же начинается: «А у меня нет», «А я забыл тетрадку», «А у меня нет ручки», «А я не знаю», «А я не помню», «А посмотрите», «А это правильно?», «А где?», «А что?» То есть 225 вопросов – это тоже саботаж через – тоже ребенок скорее всего нуждается во внимании, то есть вот такая острая потребность во внимании дополнительного взрослого, которое не контролируется. Оно настолько болезненное, что его вот «вынь да положь», у него тревога – контрольная – тревога, тревога взлетела. Все, она – это чувство пароксизма, потребности получить внимания. И здесь тоже, если вы знаете, что этот ребенок в этом месте, очень важно… это же не раз и не два, это будет повторяться постоянно. Соответственно, уделите внимание сразу, не дожидаясь пока прошло уже 15 минут, и вас уже трясет от ее вопросов, от попыток привлечь. Подойдите, скажите еще раз, дайте ей свою личную любимую ручку – это очень хорошо действует. Чтобы все было.

Другой ребенок может не работать на уроке и качать права, «царя горы» играет: «А зачем я буду?», «А зачем эту дурацкую контрольную?», «А зачем мне ваша математика?», «А что вы мне сделаете?» То есть начинается вот перекат. Там соответственно тоже запрос на что? Чтобы вышел из себя взрослый и его победить этим образом. Потому что ребенка это игра. Мы помним, что дети никогда не хотят плохого, у них всегда… потребность нормальная, потребность в нормальных отношениях, потребность нормально найти свою роль ребенка. Если понимать, что он никогда не хочет плохого, и его цель не является само по себе отравление вам жизни, ну потому что, собственно говоря, зачем? То становится понятно, что за этим тоже тревога, за этим тоже потребность в «контейнере», потребность в том, что взрослый надежный, устойчивый, предсказуемый, что найдется, что ответить, найдет, как это упаковать.

То есть мы видим, что дети очень разные, и вот эта их травмированность она тоже очень разная. Поэтому первый шаг – это просто наблюдай, понимай, как это устроено. Когда понимаем, как это устроено, пытаемся придумать, как дать ребенку то, что ему нужно на самом деле каким-то другим нормальным способом, не мешающим нам, не мешающим ему. И собственно так обычно дается с этим всем разобраться, это все преодолеть. Очень важно тут, конечно, с родителями быть в контакте, потому что родители особенно первый год жизни ребенка в семье в очень сложном стрессе. И они тоже часто не справляются, они тоже часто отчаиваются, и им очень важно услышать что-то хорошее о ребенке. То есть если родители приходят в школу, и в ответ слышат только про то, что у него не так, тут не это, тут не то, это не получилось, это не тянет, это не может — это добивает очень сильно, а они и так могут быть уже на грани, поэтому очень важно, когда они приходят в школу, они слышали о ребенке хорошее, слышали то, что у него получается, то, чем он нравится.

Вообще родителю ужасно важно знать, что учителю нравится его ребенок. Вы не представляете насколько это для родителя важно просто. Потому что происходит, когда мы отдаем ребенка в школу – мы «нашего маленького любименького беленького отдаем там куда-то каким-то людям в полную власть, которые могут его скушать на самом деле». Да, могут все, что угодно. И когда родитель знает, что учителю нравится его ребенок – это может быть никак не связано с тем, что он отличник, идеальное поведение… просто нравится, ребенок нравится – это для родителя как бальзам на сердце, это их успокаивает. А когда родитель спокоен, более спокойно отдает своего ребенка в школу – что это значит? Что он транслирует своему ребенку? Он транслирует ему, что там нормальные люди. «Я тебя отдаю туда, где о тебе позаботятся, где ты можешь быть спокоен. Где не страшно, где хорошие люди, которые хорошо к тебе относятся». Естественно, ребенок это считывает, это послание. Когда он приходит, он больше готов к сотрудничеству, он больше готов в том, чтобы вас слушать. Во всех смыслах. Поэтому никогда не экономьте на том, чтобы сказать родителю хорошее про его ребенка. Он может быть при этом «двоечник» — неважно. Вы можете сказать, что он вам чем-то нравится по-человечески, чтобы родитель был уверен, что ребенок получит от вас защиту и заботу, что он с вами в безопасности, что вы его не обидите. Это в том числе вклад в то, чтобы вам было легче с классом, то есть тут такая ситуация, когда родитель ребенку транслирует, что с учительницей все хорошо, все нормально – я ей доверяю, то ребенок тоже начинает доверять, он нас слушается лучше, и вам легче с классом.

Полностью тут: https://www.miloserdie.ru/video/lyudmil ... enka-zhit/


Вернуться в Воспитание, психология

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 5