Модераторы: МИА, Медовая Пчёлка, Василиса Микулишна, asun
Дневник Марсём
…Я повесила над столом портрет Корчака. Почему?
Потому что кончается на «у»!
По-моему, исчерпывающий ответ. Есть вещи, которые лучше не объяснять, – прослывешь идиотом. Или получится какая-нибудь пошлятина – вроде любви к детям или ко всему человечеству.
И какая нелегкая занесла меня на этот конкурс? Директор уговорил? Оригинальный метод работы? Самобытное видение проблем?
Выпендриться захотелось – вот и согласилась. А раз согласилась, нужно было играть по правилам.
Выйти и сказать: «Корчак – это наше все! Я себя под Корчаком чищу! И скоро ученые откроют в мозгу центр демократии. Примешь пилюлю – и готовый демократ!»
Глядишь – и обскакала бы этого В.Г. с его химической любовью.
Так нет же! Не хватило смелости публично соврать.
А может, надо было честно сказать: я была молодая и глупая, когда повесила этот портрет. Я и правда тогда думала: вот они, мои ценности. И собиралась внедрять их в своем классе. Я мечтала, как приду и скажу детям: берите! Все мое – ваше.
И вот, когда эти дети немного подросли, я сказала: давайте придумаем законы и будем по этим законам жить. Детям предложение показалось интересным, и они быстро – за два урока – насочиняли много разных законов, записали их на альбомный листик и сдали мне, чтобы я вклеила листик в рамочку и повесила на самом видном месте.
Я, очень довольная, принесла итог коллективного труда домой и стала трудиться над рамочкой. Пока рамочка сохла, я решила вникнуть в содержание. И, чем дальше читала, тем яснее понимала: дети, которых я пять лет учила прекрасному, доброму и вечному (с четырех годочков), – полные кретины. А может быть – даже наверняка – кретины не они, а их учительница. Уж она-то полная кретинка. Демократка. И надо что-то с этим делать. И с учительницей, и с этими законами.
Я решила: надо попробовать еще раз. По-другому. Я сказала: посмотрите на эту фотографию. Это Януш Корчак. Фашисты отправили его в лагерь смерти вместе с детьми, и там они погибли в газовых камерах. Но это случилось, когда началась война. А до войны Корчак писал книжки и придумывал для детей праздники. Он придумал праздник первого снега. В этот день в интернате отменялись уроки, и все – дети и взрослые – бежали на улицу играть в снежки.
Когда выпадет снег, мы тоже устроим такой праздник. Хотите?
Дети хотели. И я думала, что успешно внедряю ценности. Нужно только дождаться снега.
И снег наконец выпал.
Лучше бы он не выпадал. Это желание лишний раз подтверждает кретинизм учительницы: ведь в наших широтах оно не выполнимо. Но я тогда не один раз подумала: «Лучше бы он не выпадал!»
На следующий день после первого снега, этого снежного праздника демократии, когда все мы играли в снежки, и валялись, и промокли насквозь, и, казалось, были вполне счастливы, ко мне пришла Анина мама.
Она пришла перед уроками, хотя существовало правило – не портить мне перед рабочим днем демократическое настроение. Анина мама нарушила правило. Она была кроткой и тихой женщиной. Но в тот день пришла перед уроками. Ее попросила прийти Аня. Она была такая же, как мама. Такая нежная и чувствительная девочка. И еще – армянка. Точнее, ее родители были армянами. Этому обстоятельству я как-то не придавала значения.
У меня была своя классификация. Я делила родителей на три части: активные, сочувствующие и бесполезные – по степени их участия в классной жизни. А тут вдруг оказалось, можно по-
другому. И по этой не очень важной для меня классификации Анины родители – армяне. И во время нашего демократического праздника, воплощаемого в жизнь корчаковского наследия, к Ане подбежал Кирюша. Такой красивый мальчик с большими голубыми глазами, такой большой младенец с брутальными чертами будущего самца. Подбежал и шепнул ей на ухо: «Твой отец – черножопый!». А потом засунул ей снежок за шиворот.
Снежок за шиворот – ерунда. Это, может быть, признак чувства. Даже наверняка – признак чувства. И даже «черножопого папу» при некоторых усилиях можно расценить подобным образом. Такое извращенное признание. У детей бывает. Но, чтобы это понять, нужно было начитаться Фрейда и других из его компании. А я тогда еще не начиталась. Я была молодая. Демократическая кретинка. Я читала Корчака. «Как любить детей». И эта «черножопость» – в свете праздника первого снега – совершенно выбила меня из колеи. Анина мама сказала, девочка весь вечер плакала, не хотела идти в школу. В мой демократический класс!
Я озверела. Я влетела в класс с перекошенным лицом и сказала очень тихо и страшно: «Посмотрите все на меня! На меня! Вы тут вчера законы сочиняли – кого за что наказывать. Но я – главнее всех. Я главнее вас и ваших законов. И в этом классе все будет так, как я решу. Если кто-нибудь из вас когда-нибудь обзовет кого-нибудь черножопым, или хачиком, или жидом – какие вы там еще слова знаете? – он вылетит из этого класса в два счета! Я понятно говорю?» Им было понятно. Им было понятно: я великая и могучая. И я страшно разгневана. А законы – это игра. Это не важно.
Мама Кирюши потом пришла ко мне извиняться. Он так испугался, что сам прислал ее в школу. Она сказала, Кирюша еще не понимает. Эти обзывательства – дурное влияние старших братьев. Разрыв-то у них – десять лет. Им, дуракам, уже по двадцать. А Кирюша – маленький. Поздний. И – она смутилась – случайный. Она им скажет, чтобы при маленьком «не выражались». Обязательно скажет. Ведь они в семье меня очень ценят. Меня и мой класс, где детям хорошо. Им так весело, детям, в моем классе, так интересно!
После этого я по всем правилам, по всем жизненным показаниям должна была снять портрет Корчака со стены. Но я его не сняла. Почему? Потому что на «у» кончается. На «у».
Вернуться в Статьи, книги, фильмы, музыка
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 0